Неточные совпадения
— Ну, вот и ты! — начала она, запинаясь
от радости. — Не сердись на меня, Родя, что я тебя так глупо встречаю, со слезами: это я смеюсь, а не плачу. Ты думаешь, я плачу? Нет, это я радуюсь, а уж у меня глупая привычка такая: слезы текут. Это у меня со
смерти твоего отца,
от всего плачу. Садись, голубчик,
устал, должно быть, вижу. Ах, как ты испачкался.
При этом он не только запретил стрелять егерям, но когда и его собственная собака останавливалась, он кричал мне: «Иди сюда, птичья
смерть». А когда, набегавшись таким образом
от дупеля к дупелю, я
устал, он говорил мне: «Садись на Катка», хотя сам, видимо, утомился не меньше.
После, одумавшись, поехали к пану полковнику и объяснили, что они служить не желают, избегая
от неприятеля наглой
смерти, и что они нужны для семейства, и что они долго верхом ехать не могут, тотчас
устанут, и тому подобных уважительных причин много представили.
Пускай она с Фернандо,
Как нищая, под окнами блуждает:
Я отвергаю
от себя ее!
Эмилия не дочь мне; пусть она
Найдет отца себе другого; я отвергнул
Бесстыдную
от сердца своего.
Когда б она пришла к моим дверям,
Усталая, голодная, худая,
Как
смерть, когда б она просила
Кусочка хлеба у меня, и этого
Я б не дал ей; пускай она умрет
На обесчещенном моем пороге!..
Смотрю я на него — у человека даже и волосы не растрепались, а я до
смерти устал, в голове у меня туман, сердце бьётся нехорошо, и тошнит меня
от жирного запаха человечьей крови.
Только тогда и радостно умирать, когда
устанешь от своей отделенности
от мира, когда почувствуешь весь ужас отделенности и радость если не соединения со всем, то хотя бы выхода из тюрьмы здешней отделенности, где только изредка общаешься с людьми перелетающими искрами любви. Так хочется сказать: — Довольно этой клетки. Дай другого, более свойственного моей душе, отношения к миру. — И я знаю, что
смерть даст мне его. А меня в виде утешения уверяют, что и там я буду личностью.
Страшно
усталый я лежал на кровати. В душу въедался оскоминный привкус крови. Жизнь кругом шаталась, грубо-пьяная и наглая. Спадали покровы.
Смерть стала простою и плоскою, отлетало
от крови жуткое очарование. На муки человеческие кто-то пошлый смотрел и тупо смеялся. Непоправимо поруганная жизнь человеческая, — в самом дорогом поруганная, — в таинстве ее страданий.